Это одна из наиболее распространенных и обыкновенных наших рыб. Елец встречается во всей России (на север до pp. Пезы и Цыльмы), также в большей части Западной Сибири. В Туркестанском крае его заменяет вид, составляющий как бы среднюю форму между ним и голавлем; в Закавказье же его вовсе недостает. Кроме того, елец встречается почти во всей Европе, как северной, так и южной — в Англии, Швеции, Германии, Австрии, Франции и Италии. В России он всего многочисленнее в средних и северных губерниях, реже попадается на юге.
По своему общему виду эта небольшая рыбка представляет большое сходство с молодым голавлем, но отличается от последнего значительно более сжатым телом, более узкою головою, выдающимся носом и небольшим ртом. Кроме того, он заметно серебристее голавля и в этом отношении несколько напоминает уклейку, к которой приближается и образом жизни. Цвет спины темно-серо-голубовато-серый со стальным отливом, бока туловища немного светлее, брюхо серебристо-белое, спинной и хвостовой плавники темно-серые, остальные плавники бледно-желтоватые, изредка желтовато-красные; радужина желтая. Впрочем, не только по цвету, но и даже и по форме своего тела елец разделяется на множество разностей, из коих весьма многие встречаются и у нас в России. Но из этих вариететов ни один не достигает такой величины, как голавль, и только в Англии, по свидетельству Бланшара, попадаются ельцы в 1 1/2 ф. весом; у нас они редко достигают величины свыше 10 дюймов и более полфунта весом. Впрочем, воронежская «калинка» бывает и до фунта весом.
Елец любит воду свежую, чистую и потому чаще встречается в небольших и средних, чем в больших, реках; местами, как, напр., за Уралом, он весьма нередок в проточных озерах с песчаным или хрящеватым дном; в непроточных озерах и копаных прудах елец никогда не попадается и вообще избегает ила и теплой воды, почему редко встречается в речных заливах. Это очень живая и проворная рыбка, которая в быстроте движений почти не уступает уклейке. Однако елец предпочитает держаться на более или менее сильном течении и притом гораздо реже уклейки встречается на поверхности или в верхних слоях воды. Подобно большинству других рыб, он плавится, только когда на поверхности может найти насекомых: мошек, комаров и других мелких двукрылых. У нас в средней России главным кормом ельца служит, по-видимому, мотыль в виде личинок, а затем уже в виде взрослого насекомого — комара-толкунчика, большею частью в тот момент, когда он выплывает на поверхность и собирается улететь, реже — когда уже, обессилев, упадет на воду.
В местностях с берегами из синей мергельной глины, составляющей, по-видимому, необходимое условие для существования личинок-поденок (Ephemera) или метлы, последнее перепончатокрылое составляет также любимую пищу ельца, хотя и на довольно короткое время. В больших незапруженных реках, почти лишенных ила, необходимого для существования мотыля, например в Волге и Днепре, надо полагать, главным кормом ельца служат личинки мошек. Но, кроме насекомых, эта рыбка не брезгает и различными растительными веществами: зернами пшеницы, овса и ржи, особенно в судоходных реках, а также водорослями, именно шелковником, «зеленью» московских рыболовов, которая местами в июне и июле, судя по содержимому желудка, составляет основной корм ельца, хотя и не такой исключительный, как для плотвы. Наконец, крупные особи хватают нередко мальков других рыб, особенно же убившихся (т. е. снесенных течением) под плотиною. В небольших речках едва ли не главною пищею их служат т. н. «шиворотка» (см. «Плотва»), т. е. личинка мошкары (Phryganea), живущая в трубочках, а также самая мошкара. Всюду весною елец истребляет во множестве икру других, более ценных, рыб и таким образом нередко приносит немалый вред, едва ли не более значительный, чем другие мелкие рыбы.
Вред этот обусловливается как многочисленностью, так и очень ранним нерестом ельцов, почему они около полутора месяца без перерыва подбирают икру других рыб. Елец мечет икру очень рано, вскоре после щуки, одновременно с язем, а местами даже раньше его. С первыми закраинами стада ельцов выходят из глубоких ям, где держались почти безвыходно всю зиму, и начинают понемногу двигаться против течения. Полая вода застает их большею частью в мелких притоках, которые входят в берега и вода которых прочищается тем ранее, чем они меньше.
Стремление рыб в эти притоки, особенно рыб, рано нерестящихся, обусловливается, несомненно, главным образом относительною чистотою этих вод. В больших судоходных реках ельцы икры никогда не выпускают, но в Москве-реке, например, изредка нерестятся на хрящеватых отмелях с слабым течением; в речках и озерных протоках они очень часто выпускают икру на прибрежную траву, еще залитую водою. Вообще в средней России эта рыба «трется» в конце марта или в начале апреля. Но так как летом между селетками замечается очень резкое отличие в росте и к осени нередко можно встретить селетков в 2 вершка и в вершок длины, то надо предположить, что нерест совершается не сразу, а в два-три приема, с значительными промежутками или что сначала мечут икру более старые, 3—4-летние, особи, а двухлетки — только достигнув полных двух лет, т. е. месяцем позднее. Может быть, разнокалиберность селетков зависит от обеих причин.
Подобно другим мелким рыбам, елец нерестится двух лет, когда величина его не менее 3 вершков (от конца носа до конца хвоста). Нерест совершается всегда многочисленными стаями, очень шумным образом. Самцов, по-видимому, вдвое менее, чем самок. Икра беловатого цвета, мелкая, но не особенно многочисленная, так что значительную распространенность ельцов можно объяснить только ограниченностью лова и чрезвычайным проворством этой рыбки, которую французы называют «dard».
Молодь выклевывается, вероятно, дней через 10; уже в первых числах мая (в средних губерниях) она появляется во множестве около берегов, сначала в тиховодье и даже в заводях, но в конце июня, достигнув длины около вершка, вся эта мелюзга уходит «на воду», большею частью на перекаты. В августе, чаще в конце, селетки держатся уже на довольно глубоких местах. Так по крайней мере наблюдалось мною на Москве-реке. Пища ельчиков, как и почти всех мальков, здесь состоит в конце весны и летом почти исключительно из «зелени», т. е. шелковника, и комара-толкунчика; позднее, с сентября, — из его личинок, т. е. мотыля. Что же касается мелких ракообразных, то они в текущей воде для молоди рыб не имеют почти никакого значения по своей малочисленности. Это исключительно прудовой, а не речной корм, роль которого до сих пор сильно преувеличивается рыбоводами и ихтиологами. Поздней осенью, в конце октября и в начале ноября, селетки, при обильной пище, достигают величины 2, даже 2 1/2 вершков, как, напр., в 1890 г. на Москве-реке.
Елец растет очень быстро, особенно первое время, и полного возраста достигает в пять или шесть лет.
Более старые экземпляры, весом свыше полуфунта, составляют редкость и попадаются не во всех реках. По моим наблюдениям, годовалый елец имеет не более 2 1/2 вершков длины (зимою, за редкими исключениями, рыба почти совершенно не растет); двухлеток — не менее 3 и до 3 1/2 вершков, трехлеток — 4 — 4 1/2 вершка. Четырехлетний елец — длиною не менее 5 1/2 вершков и может весить до полуфунта. Приблизительно вес этой рыбы увеличивается ежегодно вдвое: годовик — 1/16, 2-хлеток — 1/8, 3-хлеток — 1/4 и 4-хлеток — 1/2 фунта. Ельцы — рыба стадная и общительная. Они всегда встречаются большими стаями, особенно одно- и двухгодовалые; самые крупные, однако, ведут довольно уединенный образ жизни и, по-видимому, предпочитают заводи и тинистое дно. Вполне оседлыми ельцы делаются, т. е. устанавливаются на местах, когда вода окончательно сбудет (в небольших реках) и плотины будут заперты. В небольших запруженных речках с небольшим падением ельцы держатся преимущественно близ мельничных омутов и вообще избегают самой запруды. Здесь кстати замечу, что причина обилия рыбы в таких омутах зависит не столько от притока свежей воды, необходимого рыбе в летние жары, сколько от обилия пищи. Кроме приносимой сверху течением, в виде насекомых, мелкой рыбешки, в омуте собирается масса мальков-селетков, привлекаемых падающими в воду отрубями и в особенности мелкими частицами муки, т. н. бусом, который, несомненно, служит этим малькам главною летнею и отчасти весеннею пищею. Вообще, я положительно уверен в том, что растительный корм имеет для рыбы, особенно мелкой, гораздо более важное значение, чем ему обыкновенно приписывается. Мне много раз приходилось наблюдать на пристани, как многочисленные стаи мальков, начиная с шересперят и кончая уклеечками, общипывали шелковник, ту же зелень, которою густо обрастают подводные части лодок, особенно стоявших долго без употребления. Не замечал я за этим занятием только пескарей, ершей и окуней, пресмыкающихся по дну и к поверхности не поднимающихся; но и эти рыбы в юном возрасте часто держатся в той зеленой кашеообразной «тине», которая, в сущности, та же самая нитчатая водоросль (Cladophora и Spyrogyra), только растущая в тихом месте и потому сбивающаяся в большие бесформенные клубья.
Оседлая жизнь стай ельца выражается в том, что они держатся какого-либо определенного района, выходя с утра на ближайший перекат, а к вечеру уходя вниз, на ямы или к берегу. Обыкновенно елец стоит на один-два вершка от дна; в полводы, подобно плотве, он плавает редко, но зато чаще ее плавится, держась близ самой поверхности. Всего чаще бывает этот плав (летом) по ночам, особенно лунным, после заката и перед восходом, т. е. именно в то время, когда вылетают из воды и падают на нее комары-толкунчики, мошки и метла. В небольших речках с деревьями и кустами по берегам ельцы плавятся и среди дня, особенно в ветреную погоду, когда всего больше падает насекомых. Весьма возможно, что в таких местах они придерживаются верхних слоев воды в течение всего лета. Елец, подобно уклейке, плавится всегда с брызгами, вероятно не без цели, так как от этого мошки и толкунчики, летающие над самой водой, падают в нее.
Оседлая жизнь ельца нарушается только паводками после сильных дождей. Мути он не выносит и начинает немедленно идти кверху до тех пор, пока не встретит речки, в которой и укрывается на некоторое время. Трудно представить себе, какое множество ельца и всякой другой мелкой, вернее молодой, рыбы входит в мелкие притоки Москвы-реки, очищающиеся от мути, когда вода в реке начнет мутнеть.
Подмосковным мужикам очень хорошо известен этот ход, и после каждого паводка в каждой речонке вылавливается мелкоячейными наметками, корзинками и холщовыми недотками десятки пудов «снетка», который затем или продается по двугривенному за ведро, или сушится. Елец не выносит также посторонних ядовитых примесей и вообще при порче воды от жаров скоро чумеет, хотя в этом отношении несколько крепче пескаря и подуста. На шлюзованных реках, как на Москве-реке, паводок привлекает к плотине ельца, стоявшего иногда ниже за десять и более верст. Часть этих пришельцов остается здесь, другая же вскоре скатывается обратно.
С наступлением холодной погоды и утренников стаи ельцов все реже и реже выходят на мелкие места и на перекаты и держатся больше на глубине около 3—4 аршин. В мороз и после него на мели не бывает ни одной рыбы, что не требует объяснения. Тем не менее ельцы кормятся, т. е. берут на удочку, даже плавятся (в теплую погоду), до замерзания реки. По первому льду они еще довольно бойки, держатся около его поверхности, в верхних слоях, но вскоре залегают в самые глубокие ямы, почти недоступные неводу. Отсюда они выходят на мели лишь в продолжительные оттепели.
В промышленном отношении елец иногда даже уступает уклейке. Он редко попадается в невода и другие сети, а ловится главным образом в верши во время нереста. Ценность этих рыб весьма незначительна, и они имеют только местный сбыт. Не так давно (кажется, лет десять назад) в Москве-реке, отличающейся обилием ельцов, они стали ловиться неводами и удочками в большом количестве для копчения, и копченый елец под названием «московской ряпушки» приобрел большое число потребителей. Хотя он далеко уступает настоящей ряпушке и редко бывает хорошо прокопчен, но довольно вкусен и, главное, дешев — около 30 коп. десяток. За пуд «ровного» ельца, не менее 2 лет, коптильщики платят 4 рубля. Об уженьи ельцов я не стану особенно распространяться — не потому, однако, чтобы это уженье не представляло ни для кого и ничего особенно завлекательного, сколько потому, что все способы ловли этой рыбки мало отличаются от уже описанных выше. Несмотря на незначительную величину ельца, последний имеет очень многих любителей, конечно большею частью там, где водится мало крупной рыбы. Из числа москворецких рыболовов можно насчитать не один десяток мастеров уженья ельца, которые достигли в этом почти виртуозности и ловят его чуть не пудами там, где другие не могут поймать и нескольких десятков этой шустрой рыбки. Дело в том, что уженье ельца требует большого проворства и немалого навыка и его почти исключительно приходится ловить на течении, постоянно перезакидывая удочку, постоянно наготове к подсечке. Такая активная ловля имеет много преимуществ перед пассивным выжиданием клева при обыкновенном уженье с поплавком в прудах и тиховодье, а также на донную в закидку, на течении. Между активными способами уженья нахлыстом, в проводку и т. п. и последними методами совершенно такое же отношение, как между стрельбою в лет и стрельбою в неподвижную дичь. Настоящему охотнику, не шкурятнику, гораздо приятнее убить бекаса в лет, чем, напр., тетерева на току. Елец же, пожалуй, может быть назван водяным бекасом, и если он сыт, то поймать его довольно мудрено. Прудовые рыболовы, привыкшие к вялому клеву прудовой рыбы, даже любители донной — «слепые» рыболовы — при уженьи ельцов, да и при всякой ловле с немедленной подсечкой, всегда терпят позорное фиаско, и именно потому, что они привыкли не торопиться, как не привыкли торопиться стрелки по сидячей дичи. Я лично держусь того мнения, что ловить ельцов гораздо веселее, чем ершей, мелких окуньков, пескарей и даже плотву, хотя она и много крупнее. Для уженья ельца обыкновенно употребляется самая легкая и тонкая снасть. Удильник гибкий, легкий, длиною от 3 до 5 аршин, если можно — цельный, всего лучше тростниковый; леска в 3, даже 2 отборных волоса, поплавок осокоревый, из иглы дикобраза или перьяной, крючок от 10 до 12 №. Удить ельца на английские удилища с катушкой — излишняя роскошь: ловить мелочь с машиной если и не совсем нелепо, то довольно смешно. Хотя ельца можно удить чуть не всеми известными способами, но главный из них — это все-таки описываемое ниже уженье «в проводку» (см. «Язь»). Без поплавка, на муху нахлыстом ловить специально ельца не стоит, как не стоит удить его с самоогружающимся поплавком (см. «Голавль») и на «пробочку» (см. «Язь»), за исключением очень редких случаев. Затем, без прикормки много его не поймать, хотя на перекатах и можно бывает обойтись без нее. Предварительной привады на ельца, конечно, никто не делает и прикормку только бросают во время уженья. Она бывает различна по временам года, но почти всегда замешивается с глиной. По моему мнению, глину гораздо лучше заменять творогом, смешанным с тестом и крупными отрубями, в различной пропорции, сообразно силе течения; в эту масс прибавляют мотыля, муравьиных яиц, опарыша, пареных зерен.
Такая прикормка очень быстро привлекает ельца, притом с очень дальних расстояний. Опускают ее или в продырявленных жестянках, или в частой сетке с тяжелым грузом около лодки, которой рыба эта почти не боится, если только глубина превышает аршин или полтора (в прозрачной воде). С такой прикормкой мне несколько раз в июле 1891 г. удавалось ловить более пуда и два раза до полутора пудов довольно мелкого ельца. А всего в самое глухое для уженья время мною было поймано около 18 пудов этой рыбы. Вообще столичные рыболовы, по приблизительному расчету, вылавливают ежегодно от 200 до 300 пудов ельца, и это только в городских водах. Тут нет ничего удивительного, если принять во внимание, во-первых, что здесь воспрещена ловля всякими снастями, кроме удочки, а во-вторых, необыкновенно быстрый рост здешней рыбы, обусловливаемый обилием корма. Уженье ельца с поплавком в проводку начинается в Москве-реке, как только прочистится вода, б. ч. во второй половине апреля, но иногда и в первой (в 1890 г. с 10-го апреля). Первое время ловят на мотыля, с таким же прикормом, на не особенно быстрых местах, но затем, по мере убыли воды, подаются все более и более «на воду». Я подразумеваю, конечно, уженье с лодки, так как оно несравненно правильнее и удобнее ловли с берега. В мае, когда мотыль начнет вылетать, насадкою служат крупные муравьиные яйца. Кстати замечу, что в Пскове ельца тоже ловят на эти т. н. «пирожки», с 2—4-аршинными еловыми удилищами с нарощенным можжевеловым кончиком. Вообще эти муравьиные куколки должны быть признаны самою удобною и легко доставаемою насадкою для мелкой и средней рыбы. Летом елец очень хорошо берет на опарыша, который превосходит все другие насадки своею прочностью. Выдержанный опарыш (особенно в сыре) становится как бы гуттаперчевым, и на одну личинку можно поймать несколько рыб. Впрочем, насаживают как опарыша, так мотыля и яйцо по 2—3 штуки на крючок обыкновенным способом, т. е. зацепляя мотыля пониже головки, кисточкой, яйцо — за край кожицы, а опарыша — за его толстый задний конец. Только при очень плохом клеве надевают по штуке, а мотыля (крупного) надвигают на крючок, как обыкновенного червя. Реже елец берет на пареную пшеницу, но, вероятно, в больших и быстрых реках зерновая насадка с таковою же прикормкою окажется самой действительною. При ловле подуста елец часто попадается на кусочки червя, а при ловле плотвы — на «зелень». Нередко при ловле подъязка и голавля он берет на шпанку, т. е. большую мясную муху, нахлыстом, без поплавка, а также на простую муху с берега. На «пробочку» (см. «Язь») одного ельца ловить не стоит, да надо заметить, что с притравой нет никакого расчета пускать поплавок дальше сажени или полторы от лодки, так как елец весь стоит поблизости. Только при этом условии и с коротким, 2 1/2-аршинным, удилищем можно поймать его в большом количестве. Если ельца много и он верно берет, то для постороннего зрителя рыболов может показаться машиной — до того бывают однообразны его манипуляции; раз — поплавок заброшен у борта лодки; два — поклевка и моментальная подсечка; три — рыба выхватывается из воды и ловится на лету левою рукою; четыре — она уже ловко брошена в садок, висящий под рукой; пять — насадка оправлена или заменена новою.
Елец, впрочем, далеко не всегда берет верно, и клев его нередко бывает крайне капризен. Это одна из самых привередливых рыб: сегодня она хорошо берет на мотыля, завтра только на опарыша и так далее. Весьма важно также, чтобы поплавок был выверен и как можно меньше торчал из воды; что же касается глубины, на которой должна плыть насадка, то надо помнить, что елец держится на вершок или на два выше дна, а потому, отмеривая глубину, необходимо, чтобы весь поплавок был под водой. Так как у наших москворецких удочек, употребляемых для уженья в проводку, на 1 — 1 1/2 вершка выше крючка прикреплена к поводку небольшая дробинка (т. н. подпасок; см. также «Язь»), независимо от настоящего грузила, то крючок с насадкой несколько приподнимается течением и плывет в надлежащем расстоянии от дна. Когда елец стоит выше, то он лучше всего берет «на вытяжку». В общем, уженье ельца с поплавком почти не отличается от такового же уженья язя, к которому и отсылаю читателя.
Поклевка ельца обыкновенно довольно резкая, особенно сравнительно с поклевкою плотвы, но когда он сыт и «балует», то только хватает насадку за кончик, иногда при этом высасывая ее, именно мотыля. При таком неверном клеве случается, что ельцы наполовину попадают за «зобок» и за бок, притом десятками. Я уже говорил о том, что мало найдется у нас рек, где бы рыба так часто попадалась на крючок совершенно незаконными путями. Подсекать надо резко, но не размашисто — одною кистью. Елец ходит на удочке очень бойко, особенно, если попал за бок; крупные экземпляры значительно сильнее всех других родственных рыб одинаковой величины. При снимании с крючка эти рыбки часто выскальзывают из рук, подобно вьюну, что также свидетельствует об их силе. Замечу кстати, что в теплое время они часто выпрыгивают из открытой корзинки, но после морозов, подобно всем другим рыбам, лишаются этой способности. Всего лучше, по крайней мере вернее, елец берет в конце лета и в начале осени. В это время некоторые рыболовы ловят его на двойчатки (см. «Ерш») и таскают парами. Замечательно, что крупный елец нередко хватает мелкую (перьяную) искусственную рыбку при ловле на нее со шлюзов язей и шерешперов.
Некоторые думают, что он принимает ее за гусеницу, но я положительно уверен в хищности ельца, да и как не быть ему хищным, когда даже неповоротливые ерши при урожае молоди оказываются летом под шлюзами чуть не набитыми крохотными малявочками, снесенными вниз усилившимся течением. Крупный елец попадает также и на донную; поклевка его при этом довольно резко отличается от поклевки подъязка: кончик несколько раз один за другим качнет, бубенчик задребезжит, а кончик червя оказывается обгрызенным. В некоторых местностях (напр., на Пахре Московской губ.) елец очень хорошо берет на хлеб; в других — на цельного навозного червя. Обе насадки, вероятно, пригоднее на слабом течении или в совсем стоячей воде. В небольших речках, где нельзя или не стоит ловить с лодки, ельца всего лучше ловить на мушку нахлыстом, также на мошкару (Phryganea), а еще того лучше — на ее куколку-личинку, т. н. шиворотку (см. «Плотва»). Глубокою осенью — в октябре — елец уходит с перекатов на глубокие места, где и надо его ловить. По перволедью его много ловят у нас на кобылки, но среди зимы он попадается главным образом только самодером, т. е. на голые крючки — в ямах.
Так как мотыль и опарыш едва ли не лучшие насадки для уженья ельца и всякой другой мелкой и средней рыбы, а между тем очень многие русские рыболовы мало знакомы с этими личинками двукрылых, к которым уже не придется возвращаться, то считаю необходимым дать здесь возможно полные сведения об их добывании и хранении.
Мотыль, как уже не раз говорилось, — личинка комара-толкунчика (Chironomus), которого можно видеть летом тучами, летающими над водою и у берега. Это небольшой (не больше дюйма) червячок ярко-красного или темно-красного цвета с черноватой головкой. Мотыль встречается в иле, реже в иловатом песке, в котором и зарывается. Незадолго до превращения своего во взрослое насекомое он темнеет и выползает на дно. Вылет мотыля начинается, как только установится теплая погода — около Николина дня или немного позднее, — и продолжается до июля. Взрослое насекомое, по своей малой величине непригодное для насадки, кладет в воду многочисленные яички, из которых очень быстро развиваются червячки. По всей вероятности, мотыля можно найти всюду, где есть ил, т. е. в заводях, запрудах, прудах и озерах, и едва ли это не самая распространенная и многочисленная личинка двукрылых, живущая в воде; мошка (Simulia) и метла (Ephemera) встречаются только местами и совсем не там, где мотыль. Не знаю, как в других губерниях, но в Московской мотыль известен в качестве насадки с давних времен, не менее 50 лет назад, гораздо ранее, чем в Западной Европе, где, как оказывается, он приобрел право гражданства всего около 30 лет назад, вместе с аквариумами. Под Москвой мотыль встречается почти во всех прудах, как городских, так и подгородных, водоотводных каналах (шлюзовых) и около (выше) всех плотин. Добыванием мотыля в Москве занимается десятка два лиц, которые продают его рыболовам, в магазины и любителям аквариумов (для корма рыбы), а также в лавки, торгующие рыболовными принадлежностями. Ареною их действий в настоящее время служит главным образом Перерва (в 12 в. от Москвы). Добывают мотыля, закидывая с берега (редко с лодки) худое ведро на длинной веревке; зачерпнув таким образом ил, его промывают в решете, где вскоре остается более или менее чистый мотыль.
Иногда из ведра получается двойная горсть. Зимою для добывания мотыля делают большие (с квадратный аршин) проруби и их загребают мучным мешком, привязанным к вилам и ухвату. Стоимость мотыля различна, смотря по времени года и тому, где он покупается; обыкновенно горсть продается от 10 до 20 коп., а «узел», заключающий около 10 горстей, — от 50 коп. до 1 рубля, из первых, конечно, рук. Всего дороже бывает мотыль весною в полую воду, а также в конце мая и в июне, когда вылетает. Для насадки надо выбирать самого крупного (величиною у нас славится мотыль из пруда села Черкизова, что близ Измайловской богадельни). Мотыля хранят небольшими количествами (лучше горстью) в сырой, но не очень мокрой (отжатой) тряпочке, лучше толстой холщовой, сложенной плоско — конвертом, чтобы мотыль не лежал кучей. Эти тряпочки надо хранить в прохладном и сыром месте (на погребице; в корме лодки). Очень, хорошо тряпки с мотылем класть в посуду с сырым песком, которую ставят на лед. Таким образом мотыль может держаться неделю, но в спитом (свежем) чае, в сыроватом мху, в «зелени», а тем более в иле он может прожить (в прохладном месте) значительно дольше. При уженьи в жаркую погоду тряпочку с мотылем полезно держать в цинковой жестянке, обвернутой толстой мокрой тряпкой, а в холодную погоду, зимою в особенности, мотыля держат в деревянной (березовой) с отодвигаемой вбок крышкой табакерке, которую держат за пазухой, чтобы мотыль не замерз. О насаживании мотыля уже говорилось несколько раз; с непривычки оно действительно покажется очень затруднительным и мешкотным, но все-таки не настолько, чтобы можно было предпочесть настоящему мотылю искусственный. Поддельный мотыль из крашеной жилки очень прочен, но рыба берет на него очень редко и то только на быстрине; мотыль из окрашенного желатина (отливаемого в формочки, наподобие очень крупных и даже необычайно крупных личинок), изобретенный недавно бароном П. Г. Черкасовым, оказался на практике неудобным, так как при подсечке обламывался. Если желатиновый мотыль и может применяться, то не иначе как там, где мотыля трудно купить, хотя мне кажется, что там, где он есть, его легко можно добыть самому, без помощи посредников.
Опарыш, или подпарыш, как насадка отличается своею необыкновенною прочностью. Это личинка мясной мухи, весьма обыкновенная летом во всех помойных ямах, отхожих местах и кишащая во всякой падали. По этим причинам очень многие брезгают такою вонючей насадкою. Всего лучше самому разводить их. Для этого берут кусок испортившегося мяса, печенку, легкое, баранью или телячью голову, мелкую рыбу, делают на них надрезы и выставляют на солнце, поблизости помойных ям и сортиров. Мясные мухи не замедлят (если стоит жаркая погода) наложить в надрезы яичек; тогда приманку складывают в большой горшок или ведро, закрывают крышкой и ставят в прохладное место. Из яиц дня через 2 выводятся червячки — опарыши, которые еще через 2—3 дня достигают полной величины. Для того, чтобы они очистились и сделались более крепкими, их за день или два до ловли кладут в отруби или же, еще лучше, в испортившийся, но сухой сыр. Как это ни странно, но на мелкого, вернее среднего, опарыша рыба берет охотнее, чем на крупного, который всегда бывает очень мягок. Опарышей необходимо держать в сухой посуде без трещин (иначе они выползут) и на погребице, вообще на холоде, так как в теплом месте, особенно в сухих отрубях, они быстро превращаются в темно-коричневую бабочку, уже мало пригодную для насадки. Надо заметить, что крысы очень лакомы до опарышей, и сосуд должен поэтому иметь плотную и тяжелую крышку. У нас насаживают на крючок или одного опарыша, или 2—3 и более, слегка прихватывая их крючком за толстый конец. Опарыш живет в воде, т. е. двигается минут пять, но затем еще долго может держаться, не слетая, на крючке. В Англии некоторые рыболовы заготовляют опарышей впрок, опуская их предварительно в уксус, а затем слегка пропекая их на листе в печи. Через это личинки делаются крепче и увеличиваются в объеме.
